просмотров: 1843
Ну и жизнь у меня - умиленье! (Анна СИВКОВА)
«Ну и жизнь у меня - умиленье», - подшучивает над собой Софья Михайловна Карманова, долгожительница и поэтесса. Передавая эти тетради мне,
Дина Васильевна — дочь Софьи Михайловны — засмущалась, заволновалась. Ведь мамины стихи до сих пор ни разу не выходили за порог дома, а их почитатели и «критики» находились под одной крышей. А тут чужое любопытство. Оно же, как известно, бывает и недоброжелательно, и безжалостно. Особенно к старикам.
Оставшись одна с тетрадками, наугад раскрыла первую. Глаза пробежали по синим ступенькам.
«Ну и жизнь у меня — умиленье! Каждый день выходной, воскресенье...» В ответ на эти, первые же выхваченные взглядом строчки губы сами собой расплылись в улыбке. Ушли прочь и сомнения. Уж коль Софья Михайловна смогла «умилиться» собой и собственным положением, значит, и в душе, и в мыслях ее полный порядок. А ее творчество не требует скидок на возраст.
Источники вдохновения долгожительницы отыскались здесь же, в ее рукописях. Самый богатый и щедрый имел название Жизнь. Но удивительное дело: пройденный век в стихах остался юным, безмятежным, с легкой грустинкой.
«В деревне моей все будто застыло. Внизу белизна, в небе - синь».
А ведь другой человек на месте нашей стихотворицы на все лады бы перепел и трудности, и невзгоды. Тем более Софью Михайловну Всевышний «наградил» ими с лихвой.
«Детство и школьные годы — доброе утро жизни моей», — написала она в одном из своих стихотворений. Как же короток оказался для Сонюшки этот добрый утренний свет. Перед самой революцией, рассказывает она, угораздило отца - сельского учителя — облачиться в черную рясу. Вскоре над жизнью поповской семьи опустился черный занавес. Сгинул отец на лесоповале, отобрали дом, по миру пустили семью. Расстреляли и дядю, а двух двоюродных братьев на Колыме сгноили.
Дочери священника все же удалось выучиться, стать счетоводом. А вскоре и человек повстречался, единственный на всю жизнь. Дети родились. Что еще нужно для счастья? Но черная тень не отставала. С одной работы уволили, выгнали с другой. Дольше всего продержалась в районной газете в Летке. Здесь не только ведомости заполняла, но, бывало, подменяла и корректора. А однажды послал ее редактор заместо корреспондента в лесоучасток. Отчет о поездке вышел на страницах газеты. До сих пор Софья Михайловна помнит, как получила три рубля - гонорар за писульку. Больше ничего «путного», смеется, ни разу в своей жизни не писала.
Пока несколько лет назад, незадолго до 90-летия, вновь ручка в руки не напросилась. И вылилось на чистый лист:
«В уме листаю жизни страницы. На каждой — знакомые лица...» А рядом легли другие строчки:
«Ветер срывает с деревьев листочки. Дождь на неделю опять зарядил... Где же та осень, что Пушкин любил?» Мать-природа — журчащий родничок в поэзии Софьи Михайловны. Но если «в детстве любила я шлепать по лужам», как признается в одном из стихотворений, то теперь уже давно она на улицу не ходок. С зимой, весной, осенью и летом переговаривается через окошко. Ласкает и милует их легкой рифмой.
«Вот с неба месяц-проказник заглянул в окно и смеется»,
«Подойду-ка к окну, на прощание помашу я весне рукой»,
«Давай-ка ненадолго открою я окно. Но ничего хорошего — дождь все моросит. Может, хоть комарик погреться залетит?» Потом снова настали черные дни. Глаза перестали видеть. Буйство красок за окнами превратилось в одну сплошную слепотень. Перестали слушаться и руки. Разноцветные листки, подкладываемые поверх белой страницы, еще помогали какое-то время различать границы между строчками. Покуда и они не стали бессильны. «Строчки наезжали друг на друга, перекрещивались, уходили за листок, на клеенку, их трудно было разобрать», — с жалостью и нежностью в голосе о мамином корпений рассказывает
Дина Васильевна. Вот в этой-то ситуации в полной мере и проявилась самая главная составляющая творчества Софьи Михайловны. Это любовь и взаимопонимание, царящие в ее доме.
«Всяко называю своего коташку — золотым, серебряным, милым, Чебурашкой...» Герой этих строк — большой, вальяжный кот Рыжик — в продолжение всей нашей беседы не покидал своего насиженного места у ног старой хозяйки. Словно желал продемонстрировать свои восторженные кошачьи чувства. Предупредительностью, лаской дышало и каждое обращение к маме и бабушке
дочери Дины и
внучки Лены. Здесь по-другому просто не умеют.
Когда мама ослепла,
Дина Васильевна взяла на себя обязанности и ее секретаря. До последнего слова разбирала выводимые Софьей Михайловной «каракули», редактировала их, как могла, переписывала стихи в тетрадки.
Всем сердцем поддерживает маму и в жизни, и в ее неожиданном увлечении и другая дочь,
Ида Васильевна, часто приезжающая из Эжвы. По-своему лелеет и пестует бабушкину страсть и
внучка Лена. И снова есть повод изумиться. Изо дня в день внучка читает бабушке вслух самые интересные публикации из периодики. А кроме этого, еще и романы, повести, мемуары. Толстенные книги о жизни и любви.
Наслушавшись хороших книг и возвратясь из очередного «ночного путешествия», Софья Михайловна, улучив минутку, тихонько позовет кого-нибудь из близких, чтобы надиктовать новые рифмы:
«Пленку жизни в уме прокрутила я десятки и сотни раз...» А еще очень часто в ее стихи вкрапляется шутка:
«Не завидуйте мне, долгожителю... Я подобна горе-водителю, что правит возок в никуда».
Газета «Республика» №22 от 5 февраля 2000 года
Анна СИВКОВА
эта публикация со страницы